Е. Г. Ворледж. Воспоминания дочери
31 июля 2009 / Личности, Память
Глава четвертая
Начало певческой деятельности
Е. Г. Ворледж. Фото 1910-хС тех пор как я cебя помню, образ моей матери, Елизаветы Георгиевны, являлся для меня воплощением всего прекрасного. Это не было просто детской привязанностью или родственным пристрастием: я не могла не ощущать ее духовную красоту, благородство мысли и поступков, ее какую-то артистическую «приподнятость». Не могла я не замечать и ее внешней красоты: ее чудесные пышные золотисто-пепельные волосы, нежные глаза, чарующую прелесть улыбки. Мое обожание матери как существа «особенного», во всем безоговорочно прекрасного, отражалось как в зеркале в обожании ее учениц; мое восприятие этого светлого и прелестного образа находило как бы подтверждение в особом отношении к ней всех окружающих. Восхищение перед ее красотой, обаянием и талантом, которым она чуть ли не с детства была окружена, не сделало Елизавету Георгиевну избалованной или самовлюбленной. С благородным спокойствием она словно проходила мимо всего этого, все ее помыслы были связаны лишь с музыкой, и вне мира музыки у нее не было интересов. Обычно сдержанная и молчаливая, за роялем она словно начинала говорить, вкладывая всю себя в художественную передачу музыкального произведения.
В 1912 г. (мне было 3 года) мы жили втроем: мама, бабушка и я. Семейная жизнь моей матери оказалась неудачной, и к этому времени она уже разошлась с моим отцом. Мы жили напротив Покровских казарм, в помещении женской гимназии Виноградской, где находилась и музыкальная школа, в которой преподавала Елизавета Георгиевна. В то время на первом этаже жили семьи преподавателей гимназии. Мы занимали небольшую, несколько мрачную квартирку, с окнами, выходящими на чахлый Покровский бульварчик, за которым тянулось однообразное желтое здание Покровских казарм. Над главным входом казарм, в нише между колоннами, висела огромная икона с лампадой; на голом пространстве за изгородью целый день строились и маршировали солдатики. Теперь это здание неузнаваемо: оно надстроено, все обсажено зеленью. Одну комнату квартирки занимала Елизавета Георгиевна, другую — мы с бабушкой. Самая большая комната в два окна была отведена под «залу». Там стояли два рояля, один матери, другой «сверху», из музыкальной школы. Большая часть занятий с учениками школы происходила здесь. Эти три комнаты выходили в небольшую, темную, служившую нам столовой.
Вся наша жизнь проходила под звуки музыки. С утра занимались ученицы, из-за стеклянной двери «залы» слышались гаммы, этюды и пьески. После учениц оттуда доносились звуки уже другого рода: играла мама. Вечером часто кто-нибудь приходил и тогда слышался не только рояль, но и скрипка или виолончель — это репетировали к концерту. Я видела мать мало, но слышала ее постоянно, даже тогда, когда играли ее ученицы: у нее была привычка подчеркивать музыкальную фразу своим гибким серебристым голосом, напевая ученице, как бы ведя ее по музыкальному рисунку пьесы, выпевая легато в правой руке, иллюстрируя нюансы.
Программа концерта 6 февраля 1911 г.1912 год был для Елизаветы Георгиевны знаменательным. Во-первых, она вновь вернулась к свободной, ничем не связанной творческой жизни, стала выступать в концертах. Во-вторых, это было началом ее увлечения пением. В Музыкальной школе Виноградской были неплохие педагогические силы, например, У. И. Авранек, дирижер и хормейстер Большого театра. Класс пения вела Мария Андреевна Дулова (Буковская), жена Г. Н. Дулова, скрипача, преподавателя Московской консерватории (известная арфистка В. Г.Дулова — их дочь). В молодости Мария Андреевна служила в Мариинском оперном театре, пела колоратурные партии (например, «Снегурочку»). У нее Елизавета Георгиевна и начала обучаться пению. Голос у нее был высокий, гибкий и довольно сильный. Мария Андреевна поставила ей голос, помогла развить хорошую колоратуру. Елизавета Георгиевна делала поразительные успехи. Вскоре то, что было начато как бы случайно, мимоходом, стало приобретать самостоятельное значение: пианистка стала превращаться в певицу, вернее певица начала проявляться наравне с пианисткой. Обладая прекрасно развитой музыкальной памятью и тонкой музыкальностью, пианистка–певица Ворледж шутя выучивала романсы, арии, а вскоре и целые оперные партии.
С 1916 г. она начинает выступать уже и в качестве певицы, причем не только камерного, но и оперного репертуара: поет Татьяну в «Евгении Онегине», Маргариту в «Фаусте». Это были ее первые оперные партии. Ее гастроли в Калуге в 1916 г. были интересны тем, что она выступала одновременно в качестве и пианистки, и певицы! Так, в первом отделении концерта она исполнила с баритоном последнюю сцену из оперы «Евгений Онегин», а во втором — фортепианные произведения Рахманинова и Листа! Примерно в этот период она знакомится с А. М. Лабинским, у которого начинает брать уроки пения, желая еще более усовершенствоваться в искусстве, которое к этому времени совершенно захватывает ее.
Программа концерта 8 мая 1918 г., в котором принимал участие А. М. ЛабинскийА. М. Лабинский, прекрасный лирический тенор, начал свою певческую карьеру в Мариинском оперном театре, затем перешел в Московский Большой академический театр, где пел ведущие теноровые партии. Он обладал приятным тембром голоса, был наделен прекрасной внешностью, пел с большой художественной выразительностью и исключительно владел пиано, чем очень нравился публике. У него были ученики, одно время он даже преподавал в Московской консерватории. Елизавета Георгиевна занималась у него с увлечением и всегда потом говорила, что Лабинский ей очень много дал. Он укрепил ей дыхание, развил в голосе силу, не лишив его гибкости. Таким образом, после нескольких лет работы с Лабинским Ворледж могла в равной мере петь Чародейку из оперы «Чародейка» и Оксану из «Черевичек», как и Джильду из «Риголетто» или Розину из «Севильского цирюльника».
В этот период Елизавета Георгиевна пишет романсы. Все они, за исключением «Меня солнце целовало», написаны для драматического сопрано. «Озеро светлое» — певучая безмятежная мелодия на фоне волнообразных переливов аккомпанемента; «О, приди» — стремительная и страстная мелодия; аккомпанирующие аккорды полнозвучны и тревожны. «Улыбаясь засыпаю» — мечтательно-нежный романс. Елизавета Георгиевна иногда исполняла эти вещи в концертах, а кокетливая колоратурная вещичка — «Меня солнце целовало» — всегда имела наибольший успех. Как бы финальным аккордом ее плодотворной работы с уважаемым и любимым педагогом было концертное выступление Ворледж с участием А. М. Лабинского. Пела она вещи исключительно драматического характера — в этом сказалось направление, данное ее голосу Лабинским.
Рецензия дает благоприятный отзыв ее выступлению:
Успешно прошел концерт певицы Ворледж, выступавшей с обширной программой. Были исполнены романсы Чайковского, Балакирева, Рахманинова, Аренского, Глиэра, а также ария Оксаны из оперы «Ночь перед рождеством» Римского-Корсакова и ариозо Чародейки из оперы «Чародейка» Чайковского. Е. Г. Ворледж лирико-драматическое сопрано. Исполнение тщательное и музыкальное.
А. М. Лабинский спел на этом концерте несколько романсов, арию Ленского, дуэт с Елизаветой Георгиевной из «Оле из Норланда» Ипполитова-Иванова. Пел он с присущей ему мягкостью исполнения, пленяя нежным тембром голоса. Был большой успех. На бис Лабинский исполнил свою любимую «Тишину» Кашеварова, и его чарующее пианиссимо в конце вызвало восторг публики. Интересно отметить, что, хотя Елизавета Георгиевна прекрасно справлялась с вещами драматического характера, в будущем, уже работая артисткой оперных театров, ей почему-то не приходилось петь драматических партий; репертуар ее ограничивался партиями колоратурными и лирико-колоратурными. Уже гораздо позднее, когда она перешла исключительно на педагогическую деятельность и работала концертмейстером и преподавателем пения, такое всесторонне развитие голоса, несомненно, пошло ей на пользу, расширив ее возможности как педагога.
