О формах бытования академической музыки
30 сентября 2008 / Музыка современности, Трибуна
Каждый, кто хотя бы раз был на концерте академической музыки, без труда опишет не знающему, что это такое. Какой-нибудь красивый зал с множеством сидений и балкончиками, чем-то похожий на театр. Зрители чинно сидят по местам и аккуратно хлопают в положенное время. Музыканты в строгих костюмах занимают строго определённые места на сцене и играют исключительно на инструментах симфонического оркестра, или же поют в особой, академической манере пения. Свет обычно не выключают, разве что сцену подсвечивают чуть ярче, чем партер с амфитеатром. Перед выступлением долго и пафосно объявляют, кто и что будет сегодня играть, и потом порою перед каждым номером напоминают, кто именно сейчас находится на сцене. Инструменты звучат «как есть», без микрофонов, усиления и звукорежиссёра с пультом посреди зала, поэтому музыку редко можно назвать громкой.
И как-то привычно думать, что вот это и есть серьёзная, академическая музыка, и что такой антураж просто необходим для музыки «о высоком». А, собственно, почему?
Концертный зал был не всегда
Конечно, любое явление культуры так или иначе держится за свои традиции, потому что в противном случае оно перестанет быть частью той истории, к которой себя причисляет. Но есть и нечто еще, без чего традиция увядает и уже перестаёт являться чем-либо, кроме старой нелепой привычки, — постоянное обновление. Живая традиция не может существовать без нового, иначе остаётся лишь маска утерянного прошлого. Из истории академической музыки известно, что исполнение её в больших концертных залах вечерними концертами — скорее новодел, чем укоренившаяся традиция. Европейская музыка долгое время звучала либо в церкви, либо при дворе.
И то, и другое предполагает большую близость музыкантов к слушателю, большее взаимодействие, большую свободу передвижения, чем современный вариант. Во время исполнения симфонии Гайдна в присутствии самого автора его высокородные слушатели вполне могли кушать блюдо из птицы и беседовать о делах. В церковь, тем более, приходили не концерт слушать. Двор впоследствии «мигрировал» в светские салоны, где обстановка весьма камерная, а музыка — лишь замечательный повод собраться, посидеть, поговорить. Да и сами инструменты звучали значительно тише — современных исполнителей на аутентичных старинных инструментах порой очень трудно расслышать даже в сравнительно небольших залах.
В каком-то смысле «массовость» современного исполнения академической музыки, когда на концерте одновременно может присутствовать более тысячи человек, прикованные каждый к своему месту так, что ни повернуться, ни слова сказать, противоречит её отнюдь не массовой роли в обществе. Да, иногда были небольшие периоды в истории академической музыки, в которые она действительно обращалась к массам, 9-я симфония Бетховена или Траурно-триумфальная симфония Берлиоза — яркие тому свидетельства. То было время революций и бурных политических перемен. Но это максимум 50 лет, это всего лишь первая половина 19 века. Даже наша революция 1917 года не породила ни одного значительного академического сочинения, которое можно было бы в полном смысле назвать обращённым к массам; да и в более поздний период советской истории ни 7-я симфония Шостаковича, ни кантаты Прокофьева не могут сравниться по «массовости» с Катюшей или Священной войной. Как и Бетховен не мог в этом соперничать с Марсельезой. И не нужно.
Классическая музыка всегда обращалась к каждому человеку в отдельности, индивидуально, вторгаясь в ту высшую область, где есть только человек и Бог. В этом смысле и финал 9-й симфонии — скорее видение, прозрение индивидуума о том, каким могло бы быть это единение, чем музыка, действительно способная сплотить массы, она для этого слишком сложная, многосоставная и оторванная от земли…
Не-музей
В результате в концертный зал приходишь как в музей — изучить красоту прошлого. И, быть может, почувствовать себя культурным человеком. Но может ли современный молодой человек, не имеющий музыкального образования, вдруг придти в консерваторию и действительно слушать музыку? Когда существуют дискотеки, плееры с наушниками, клубные и стадионные концерты, фестивали под открытым небом, где не нужно прислушиваться, потому что очень громко? Когда привык к тому, что музыку невозможно не слушать, потому что нельзя переорать? Может ли сделать в этом случае что-то академическая музыка, не перестав быть собой? Ведь если академическую музыку нельзя будет переорать, она перестанет быть таковой, перестанет быть носителем культуры… Мне кажется, и делать это нужно срочно, пока настоящая, немузейная жизнь в традиции пусть слабо, но еще теплится.
Начать можно хотя бы с выключения света в зале, чтобы зрители не разглядывали зрителей и полнее погружались в музыку — иногда это практикуется, но чаще свет остаётся гореть… Потом, совсем не обязательно бить по ушам децибелами, чтобы выйти из «резервации классиков». В клубах, на фестивалях под открытым небом, естественно, звукоусиление необходимо, но результат может быть компромиссным — громче, чем в концертном зале, но тише, чем на концерте популярной музыки.
Вполне допустимо звучание музыки и в более неожиданных местах. Например, недавно начались концерты классической музыки на Витебском вокзале в Петербурге (смотрите также видеорепортаж об этом). Обошлось даже без «подзвучки», благо архитектура вокзала позволяет. Но возможны и совсем современные варианты. Например, возьмем в качестве образца современный многозальный кинотеатр, где в каждом зале идёт свой фильм. Только вместо кино — концерты. Пусть разных направлений, не только академические. Пусть слушатель сам выбирает. Он платит только за вход и может беспрепятственно перемещаться между залами сколько угодно. Тогда снижается эффект «рулетки», когда не знаешь заранее, понравится тебе музыка или нет и, соответственно, не потратишь ли ты деньги и время напрасно. А нынче в большом дефиците и то, и другое…
Музыкантов у нас вполне хватит для того, чтобы заполнить такой многозальный комплекс под завязку. Тем более музыкантам не привыкать играть одну и ту же программу много раз подряд, почему бы не давать концерты по 3-4 раза в день? (Зато не придётся в четырёх оркестрах одновременно подрабатывать…)
Более простой вариант избавиться от эффекта «рулетки», который уже сейчас успешно применяется некоторыми музыкантами — брать плату на выходе, а не на входе. По желанию, а не в обязательном порядке. Понравилось — положи столько денег, сколько хочешь. Не понравилось или нет денег — что ж, не беда, приходите к нам ещё. Говорят, очень эффективно действует. Если хорошо играть, конечно 
Чего не хватает?
В наших залах отчаянно не хватает современной техники. Микрофонов, колонок и т.п. В Европе есть залы с десятками акустических систем для современной академической электронной музыки. У нас нет таких залов, поэтому нет и академической электронной музыки. Если она и воспроизводится иногда где-то на бесплатных концертах, то на настолько убогой акустике, что весьма трудно что-либо разобрать. С «живой» электроникой (live electronics), соответственно, ещё хуже — о соединении оркестра с электроникой, которое Эдгар Варез осуществил ещё в 50-х годах, не приходится и мечтать. Хотя, конечно, всё равно иногда мечтаем, на то мы и композиторы… А как было бы хорошо встроить, например, акустическую систему в каждое слушательское кресло — тогда бы слушатель не понимал, там музыка или здесь.
Ведь в обычном концертном зале мы слушаем музыку, которая где-то там, далеко от нас, которая нас как бы и не касается. Когда музыка вдруг оказывается здесь, это шок, это переворот в сознании, это то, что жизнь может изменить.
Подобный шок испытали немногочисленные счастливые слушатели оперы Фама современного швейцарского композитора Беата Фуррера, когда он вдруг приехал в Москву осенью прошлого года и сам дирижировал исполнением своей оперы (которую исполнял один из лучших инструментальных ансамблей современной музыки в Европы «Klangforum» и лучший в Европе вокальный ансамбль современной музыки «Neue vocalisten Stuttgart»). Главным событием оказался даже не приезд стольких звёзд сразу, а то, где и как всё это происходило.
Выставочный зал в Сокольниках. Ангар, можно сказать. Внутри него установлено сравнительно небольшое кубическое сооружение. Внутри куба — зрители. Снаружи — музыканты. Исполнение синхронизируется при помощи экранов, в которых виден дирижёр. Стенки куба состоят из множества створок, которые могут вращаться. Потолок тоже. Одна сторона каждой створки поглощает звук, другая отражает. Внутри этой кубической конструкции часто оказывается и главная героиня оперы — Фама. Инструменты же где-то вне, они теряются в лабиринтах отражений, как и другие вокалисты. Иногда они подходят совсем близко к полуоткрытым створкам и поют/играют, направляя звук прямо на тебя. Половина музыкантов изначально расположена позади слушателей, за спиной, поэтому таинственная музыка звучит отовсюду. Музыканты и вокалисты периодически передвигаются вокруг куба, продолжая играть.
Это не описать словами. Это не записать на микрофон. Это просто было. Даже удивительно, насколько изменяет это восприятие. Я слышал стереозапись этой музыки и до, и после живого исполнения — ничего подобного тому чуду мне ощутить так и не удалось.
…для одного человека
И ещё одна большая моя мечта — музыка для одного человека. Я давно заметил, что тихие звуки в непосредственной близости к уху обладают удивительным воздействием. Что-то вроде музыкальной гомеопатии. Иногда, бывает, сидишь дома, тихо гудит вентилятор, возьмёшь лист бумаги и держишь на линии между ухом и вентилятором, и дивишься, насколько меняется характер звука в зависимости от изменения расположения бумаги. Из этого можно сделать пьесу, но как её исполнять? Слушатель должен сидеть в одной конкретной точке, чтобы можно было оперировать на таком тонком уровне. Даже два человека, сидящие рядом, уже расположены слишком далеко друг от друга — что у одного будет над правым ухом, у другого будет над левым… Разве что друг на друга людей сажать. Как же быть?
Очевидно, что целый концерт для одного единственного человека никто специально устраивать не будет. Зато это можно было бы организовать в каком-нибудь большом здании, где много небольших комнат, в каждой из которой происходит свой маленький концерт. Где-то работает интерактивная инсталляция, где слушатель сам оказывается источником музыки. Где-то, быть может, вся комната оказывается резонатором гигантского инструмента. Где-то комната динамически меняет форму и акустические свойства. Где-то идёт маленький музыкальный спектакль. Где-то на слушателя надевают наушники, сочетая музыку в наушниках с музыкой снаружи наушников, что даёт потрясающие ощущения (проверял). А где-то просто звучит одинокая скрипка, пользуясь ситуацией максимальной интимности — наконец-то музыка может идти «душа в душу», без посторонних. Это должен быть большой и дорогой проект с массой участников, тогда для каждого слушателя найдётся своя комната, а потом можно будет по очереди перемещаться из одной в другую, как от картины к картине. А как, должно быть, приятно, когда музыканты играют именно для тебя!
Одним словом, форма и содержание концертного воплощения академической музыки отнюдь не тождественны. Подобно живописи и скульптуре, которые уже сменили музеи на винзаводы, средневековые башни и улицы города, а форму взаимодействия со зрителем на инсталляции и интерактивные игры, музыка давно рвётся из застарелой формы за пределы её нынешней оккупации. Освободим же ей путь.
Михаил Пучков
Использованы фотографии Р. Гончарова, Г. Тамбулова (НГ-фото) и ИД «Алтапресс»
