Российский музыкант 2.0

Сейчас главное — преемственность тому курсу, который был выбран консерваторией в начале нынешнего столетия. Потому что в 2001 году, когда я стал ректором, мы очень многое изменили. Мы ушли от периода, который сейчас уже можно назвать «смутным временем» в истории Московской консерватории: это — 90-е годы. В 90-е годы консерватория очень много потеряла и в своем престиже, авторитете, и в атмосфере, и в материальном плане, потому что в эти годы мы утратили многие здания и по улице Герцена, нынешней Большой Никитской, и по Кисловским переулкам. Тогда управление консерваторией довело ее до кризиса, что закончилось судебным процессом, где на первый план вышла афера с переводом валюты, полученной за работу с иностранными студентами, в швейцарский банк. Эти выявленные в судебном порядке факты дали обоснование для решения тогдашнего Министра отстранить ректора от занимаемой должности. Такое наследие 90-х годов мы имели.

В начале ХХI века консерватория перешла на путь созидания. Это было наведение порядка во всем и вся — приведение в элементарное состояние самих зданий, хотя бы в гигиеническом отношении, и, разумеется, выстраивание той стратегии, которая получила подтверждение как в первые годы, так и, к моему глубокому удовлетворению, в последующие, когда ректорское место занимали сначала и. о. ректора профессор В. В. Суханов, а затем избранный ректор профессор Т. А. Алиханов. Фактически это был один курс.

Именно в начале века в консерватории появились новые творческие структуры. Это Камерный хор консерватории, который сегодня является ее визитной карточкой в мире. Это «Студия новой музыки» — единственный известный в мире представитель этого направления от России, широко гастролирующий за рубежом. Это научные центры: Центр церковной музыки имени протоиерея Димитрия Разумовского, Центр современной музыки. Это регулярный выход двух музыкальных газет. Это все, что связано с Факультетом исторического и современного исполнительства, с созданием Вычислительного центра. В начале века все дивились — зачем нам компьютерный центр, зачем нам Интернет?! Это сейчас никто не мыслит без Интернета своей жизни, он стал подспорьем и в проведении конкурса Чайковского, и в очень многих программах в самой консерватории. Был создан и Попечительский совет консерватории — немаловажный фактор стабильности в жизни нашего вуза. Все это было сделано как раз в начале нашего столетия. И в дальнейшем, в годы, когда консерваторию уже возглавлял профессор Алиханов, это сохранилось и приумножилось: появился новый производственный оркестр, который очень востребован консерваторией, развернулась на новом уровне издательская деятельность… Такие примеры меня очень радуют.

Это сложности особого рода. Они связаны с хозяйствованием, с реализацией генерального проекта реконструкции и строительства. Он должен принести консерватории такого уровня изменения и новшества, которые, наверное, сопоставимы лишь со временем рубежа XIX-ХХ веков, когда был построен главный учебный корпус, Большой зал и т. д. Это не преувеличение, а реальность, связанная с Кисловскими переулками, где должны появиться и оперный театр, и новое помещение нашей уникальной научной библиотеки, и два концертных зала, и новые площади для учебных целей. Все это можно и нужно сделать к 150-летию консерватории в 2016 году. Но это очень трудная задача.

Главное, чего удалось добиться — очень деятельной поддержки мэра Москвы Ю. М. Лужкова. Что он, кстати, совершенно не обязан был делать: мы — федеральное учебное заведение. В годы, когда я, будучи Министром культуры, плотно общался с Юрием Михайловичем, приоритеты, связанные с консерваторией, были мэром подтверждены. Мы подписали с ним совместный документ, который фактически фиксировал не просто идею, а детально проработанную концепцию. И сейчас самое главное, чтобы это содружество продолжалось, причем уже на этапе практической реализации. Сложность, конечно, всем понятная, это — экономический кризис, который разразился во всем мире и у нас. Но во всяком случае у меня есть ощущение, что сейчас, с уже наработанным административным ресурсом и знанием механизмов реализации подобного рода концепций, я могу приступить к этому с бóльшим пониманием существа дела, нежели это было бы прежде. Все зависит от того, в какой степени координации и единства мы будем находиться…

Со всеми. И внешняя политика, и внутренняя атмосфера в равной степени важны. В сложные периоды сила консерватории всегда заключалась в том, что она выступала как монолит. Сейчас именно такой момент. И тут не только идейно-нравственные установки важны, но и понимание того, что происходит вокруг. Достаточно посмотреть, какие коллизии сейчас сотрясают Петербургскую консерваторию, Гнесинскую академию, чтобы понять, что мы такого допустить не должны.

Нам, музыкантам, свойственно такое бытовое обсуждение проблем финансирования. Особенно если речь идет о бюджетном финансировании. Но тут есть очень строгие правила. Когда приходит денег больше, чем организация способна освоить, то возникает неприятная ситуация, какая в консерватории возникла ровно год назад. Большими усилиями Министерства культуры и в напряженной дискуссии с Министерством финансов нам удалось выбить для консерватории очень немалые бюджетные средства на 2007 год. И что получилось в итоге? Консерватория не справилась с этим объемом, и 41 миллион (!) рублей вернулся в бюджет как нереализованный. То есть для консерватории пропал. Но и этого мало: когда какая-то организация не справляется с освоением выделенных средств, ей автоматически на следующий год срезают финансирование. И вот сейчас, когда мы бьемся за деньги, соответствующие структуры консерватории должны четко представлять себе свои возможности.

Сейчас не время давать оценку финансовой деятельности за прошедший год, поскольку в консерватории уже 3 недели работает ревизионная комиссия Министерства культуры. Только затем, на основе ее заключений, будет дана оценка.

Хочу напомнить, что в свое время одной из составляющих реформы высшей школы было введение качественной субординации в виде единой трехуровневой системы: низшая — институт, средняя — академия и высшая — университет. Причем за каждой из этих градаций закреплялись определенные полномочия и привилегии. Это было обозначение статуса. Тогда многие вузы стали менять свое название, чтобы этот статус повысить. Московская консерватория, как и многие другие консерватории, решила сохранить свое историческое название, а статус (для деловых бумаг, документов) обозначать в скобках. И тогда, в момент лицензирования, я как ректор поставил вопрос: если так, то мы, как головной музыкальный вуз с международным авторитетом, — только университет.

Это стоило больших усилий, поскольку по формальным признакам консерватория этому статусу не соответствовала. Надо было разъяснить специфику нашей работы. В частности, что подготовка музыканта-исполнителя предполагает такую палитру профессиональных тонкостей, которую люди со стороны не понимают и не учитывают. Для них все «исполнители» — одна специальность. Но одно дело подготовить флейтиста, совсем другое — виолончелиста или органиста. Фактически это разные профессии в рамках одного мира музыки. Они играют по-разному, и, соответственно, их учат по-разному. А еще есть дирижеры, композиторы, музыковеды… И тогда все требования к университету, предполагающему широкий спектр разных специальностей, у нас четко реализуются. А кроме того, у нас ведется интенсивная научно-исследовательская работа разных направлений, которая обогащает учебный процесс… И мы добились статуса университета, который для нас важен.

Легко потерять не только «университет», но и Большой зал консерватории! Вы помните, какая борьба развернулась в конце 90-х годов? И первое, что мне пришлось тогда делать на посту ректора, — это оборонять Большой зал. А было это как раз следствием амбиций консерватории на коммерческое использование Большого зала в таком филармоническом модусе. И нам напомнили, что Большой зал — это принадлежность не только самой консерватории, но и государства. Национальное достояние России. Тогда был сложный диспут, ситуацией собиралась воспользоваться Московская филармония с тем, чтобы окончательно утвердиться в Большом зале. И мы нашли такой паритет: практически fifty-fifty поделили время в Большом зале. Причем консерваторская доля прежде всего подразумевала использование этого зала как главного «профессора» Московской консерватории: мы туда выносили только свои самые высокие художественные результаты — выступления хора, оркестра… Это было на первом плане. А уже остающееся давало какую-то коммерческую составляющую. Это — элемент деятельности Московской консерватории, но ни в коем случае не приоритет. И сейчас это надо срочно выравнивать, потому что уже возникли новые сложности, причем даже в форме судебных исков — сейчас идет такой процесс по иску Павла Когана. Это следствие того, что недостаточно четко различалась идея коммерческого концерта и концерта благотворительного. Или что мы не всегда откликались на потребности других музыкальных учебных заведений, для которых единственный в году концерт в Большом зале консерватории был, может быть, главным стимулом для всего учебного процесса. Это надо понимать именно как государственную задачу, поскольку Московская консерватория — флагман, который призван стимулировать развитие всей музыкальной культуры, музыкального образования…

Я всегда ставлю на первое место вопросы творческие. Потому что люди, которые приходят в консерваторию студентами и покидают ее мастерами-профессионалами, запоминают время, проведенное в ней, как череду творческих событий. Все остальное надо мыслить лишь как условие для достижения этой цели. Поэтому в работе ректора всегда на первом месте должно быть главное, то, чего я желаю всем нам — творческой атмосферы в нашей Alma Mater.