Российский музыкант 2.0

Глава вторая. Перед выбором жизненного пути (1851–1859) // Л. Баренбойм

18 декабря 2009 / Николай Григорьевич Рубинштейн. История жизни и деятельности

Страницы: 1 2 3

Личность. Уклад жизни

Восьмилетие, в течение которого Николай Рубинштейн из шестнадцатилетнего юнца сформировался в молодого артиста и приобрел суровый жизненный опыт, пало на переломный период в истории России. Он был ознаменован переходом от реакции последних лет царствования Николая I к начавшемуся подъему общественно-демократического движения перед революционной ситуацией 1859-1861 годов. Жизнь Рубинштейна в 1850-е годы, если, не вдаваясь в детали, обрисовать ее общий характер, представляется причудливым сплетением, казалось бы, несовместимого и взаимоисключающего: интенсивная умственная работа, жадное «вглядывание» и «вслушивание» в окружающее, собранность и внутренняя строгость к другим и еще более к себе — и, одновременно, ничем будто не сдерживаемая ветреность, необдуманные решения и импульсивные поступки; безалаберный богемный быт, неустроенность, нужда, — и наряду с этим безрассудная трата любой подвернувшейся денежной купюры, светское общество, балы и развлечения; сосредоточенное погружение в музыку, многочасовой ежедневный труд учителя фортепианной игры, поиски свободной минуты для совершенствования артистического мастерства — и тут же готовность поступиться ради мимолетной мечты всей своей музыкальной будущностью, бездумное увлечение женщинами и картами, застольем и вином; вера в свои творческие силы и в избранный жизненный путь — и вместе с тем сомнения, колебания, мучительные размышления о предстоящем поле деятельности. Жизнь не успела его ствердить, и весь он еще в душевных смятениях, в брожении, в поисках, в неравновесии, в неугомонности…

Сдав вступительные экзамены и предъявив постановление купеческой корпорации при так называемом Доме градского общества о том, что он «уволен из купеческого звания для поступления по ученой части», Николай Григорьевич летом 1851 года был принят на юридический факультет Московского университета. Вносить за учение сорок рублей серебром в год Рубинштейны не могли, и Калерия Христофоровна обратилась в только что названный Дом градского общества с просьбой выдать ей свидетельство о «недостаточном состоянии» для предъявления в университет. К ее прошению был приложен подписанный рядом московских купцов документ, подтверждающий, что купчиха 3-ей гильдии К. X. Рубинштейн сыну своему Николаю, «по обильному ее семейству и недостаточному состоянию, приличного (?! — Л. Б.) воспитания дать не может». По-видимому, благодаря свидетельству Дома градского общества Николай Григорьевич был взят на казенный кошт, то есть освобожден от платы за учение¹. Сыграло свою роль, вероятно, и то обстоятельство, что юный Рубинштейн был хорошо известен в Москве как одареннейший музыкант и не раз выступал в стенах университета.

Спустя некоторое время после поступления в университет Николай Григорьевич познакомился и подружился с неким В., обедневшим отпрыском громкого княжеского дома². Этот молодой, но совсем не юный и бывалый человек успел пройти военную службу, выйти в отставку и стать вольнослушателем университета. Жил он со своим бывшим денщиком в предоставленном ему теткой, княгиней У., в огромном, пустом и запущенном доме на Тверском бульваре. Средствами князь В. не располагал и общение с членами аристократического клана, к которому принадлежал по происхождению, прекратил. Рубинштейн оказался в то время, — вероятно, это было после окончания братом Яковом медицинского факультета в 1852 году, —  бездомным. Князь пригласил его и еще нескольких бесприютных студентов поселиться в его доме; решено было, чтобы всё являющееся собственностью одного становилось достоянием сообщества. Впрочем, это «всё» было мизерно малым…

Уклад жизни в образовавшейся общине отличался бесшабашностью и фантастической беспорядочностью, точно члены содружества задались целью следовать по стопам героев только что опубликованной в Париже книги А. Мюрже «Сцены из жизни богемы» (1851). Как и парижским «блудным детям», московским студентам во главе с обнищавшим князем все было нипочем. Когда, скажем, не на что было купить дров, топили печи сохранившейся в доме старинной мебелью. Достаточно было кому-либо раздобыть деньгу, и пир шел горой. За пиршеством и возлияниями следовали голодные дни, и тогда единственным питанием служил хлеб с чаем. Из воспоминаний Николая Григорьевича о его студенческих годах Кашкину запомнился ряд эпизодов. Вот один из них: «Однажды кто-то из сожителей по дому на Тверском бульваре получил один рубль, и тотчас же был созван общий совет для обсуждения способа употребления этой суммы. Благоразумные голоса советовали внести этот рубль в уплату долга лавочнику, чтобы не лишиться окончательно кредита, другие настаивали на покупке табаку, но восторжествовало над остальными предложение употребить весь рубль на ром; бутылка рома была куплена, ее вылили в кипящий самовар, и потом этот пунш был выпит, доведя до полного опьянения всех участников»³.

Было бы неверным полагать, что разудалая и непутевая жизнь полностью захватила юного Рубинштейна, поглощала все его силы, и что он бездельничал и лоботрясничал. Ничуть не бывало! Каким-то чудом ему удавалось сочетать удаль, жизненный размах и беспорядочность с внутренней собранностью и организованностью. Быть может, потому, что в юные годы время просторнее и дни вместительнее? Так или иначе, но он продолжал, правда, с разной степенью интенсивности, обучаться в университете, совершенствоваться в искусстве и появляться в концертах в Москве, а в летнее время и в других городах — во Владимире, Курске, Нижнем Новгороде… Свидетельство тому письма Антона Рубинштейна, не перестававшего интересоваться делами младшего брата и расспрашивавшего о нем знакомых, приезжавших из Москвы в Петербург.

Вот несколько примеров. В феврале 1853 года Антон Рубинштейн сообщает матери:

От Николая известия получаю редко либо совсем не получаю. Впрочем, знаю, что несколько дней тому назад он публично играл в Москве с блестящим успехом; его вызывали четыре раза, и он ужасно понравился. Это доказывает, что он прилежен, и, в конце концов, это самое важное.

Спустя некоторое время в Петербург приезжает певица Полина Виардо-Гарсиа. «Она, — пишет Антон Григорьевич, — была в Москве и в большом восхищении от Николая. То же говорили мне и другие артисты, которые ездили отсюда в Москву. Вообще он теперь любимец московской публики, играет большим успехом во всех концертах, дает уроки и, притом, закончил свой университетский экзамен». Проходит несколько месяцев, и А. Г. Рубинштейн снова пишет о брате: «Николай усердно занимается и, пройдя курс университета, достигнет своей цели  пожалуй и даже наверное — раньше, чем мы». Как понять эти строки? Быть может, в те дни Антон Григорьевич полагал, что Николай пойдет не только по музыкальной части, но изберет, закончив университет, еще и другой вид деятельности? Весной 1854 года Николай Рубинштейн короткое время провел вместе с братом в Петербурге. В этой связи Антон Рубинштейн, человек взыскательный в делах искусства и строгий в своих требованиях к близким, пишет Калерии Христофоровне:

Николай пробыл здесь несколько дней и вернулся к себе. Я нахожу, что он сделал большие успехи в игре на рояле; это о многом говорит на той ступени, которую он уже достиг ранее … В области музыки его не за что упрекнуть. Если и его университетские занятия пойдут так же, нечего за него  беспокоиться⁴. 

Студент Московского университета

Николай Рубинштейн указывал в беседах с близкими ему людьми, что «всем своим умственным развитием обязан Московскому университету»⁵. Биограф не вправе проходить мимо оказанных слов, не допускающих двоякого толкования, и должен попытаться установить, какую именно роль сыграл университет в духовном становлении Рубинштейна. Сам Николай Григорьевич не рассказывал о ходе своего духовного становления. Не получил сколько-нибудь широкого отражения поставленный вопрос и в мемуарной литературе. Архивные документы об обучении Рубинштейна в университете не сохранились. Остаются косвенные материалы. Их много, и они позволяют высказать ряд достаточно обоснованных предположений о том, какое воздействие в начале 1850-х годов оказали университетская атмосфера, лекции профессоров и общение со студенчеством на сознание и поэтическую душу восприимчивого юноши.

Рубинштейн обучался в Московском университете в одну из мрачных полос его истории. Среди профессоров не иссякли выдающиеся просветительские и научные силы. Но все яркое, талантливое и деятельное притеснялось и преследовалось, любая свободная мысль подавлялась рукой предержащей. Царила атмосфера страха, подозрений и шпионства. Насаждалась военная дисциплина, и вводился казарменный порядок. Обскурантская политика Николая I, которая ужесточилась после событий 1848 года, грозивших перекинуться на Россию, направлена была на то, чтобы кнутом и пряником заставить людей науки, писателей, художников, журналистов и педагогов встать в ряды активных защитников дворянско-помещичьего тоталитарного государства и апологетов пресловутой «триединой» формулы «православие, самодержавие, народность». Университеты, и в первую очередь Московский, находились под особым подозрением. В высших сферах не без оснований полагали, что именно здесь зреет «зараза вольнодумных идей». Наиболее реакционные круги утеснителей носились с мыслью о полной ликвидации университетов. Хотя эта «идея», встретившая, по-видимому, сочувствие у самого царя, и не была осуществлена, но в ход пущены были все силы мракобесов, чтобы   разгромить университеты и искоренить в их стенах распространение крамольных мыслей.

Изменилась по сравнению с более либеральным прошлым и система учебных предметов в Московском университете, в частности на юридическом факультете, куда поступил Рубинштейн. Здесь сильнее, чем на других факультетах, чувствовалось давление реакции. Чтобы «очистить преподавание от опасных дисциплин», были сокращены курсы общественных наук (прежде всего лекции по философии — дисциплине, по мнению университетских властей, «не соответствующей видам правительства и не обещающей благоприятных результатов»)⁶, и изъято из учебного плана государственное право европейских стран (с мотивировкой Министерства просвещения: «…при настоящем довольно шатком политическом положении Западной Европы весьма затруднительно положить определенные границы этой науки»)⁷. Напротив, все делалось для того, чтобы усилить роль тех специальных юридических дисциплин, которые были проникнуты духом официальной казенщины, и поднять значение обязательных для всех факультетов богословских предметов, которые читал ненавистный студентам протоиерей П. М. Терновский…
Каково же было обучаться в удушающей атмосфере тогдашнего университета жизнелюбивому, критически мыслящему и влюбленному в искусство юноше Рубинштейну? На чем основано было его утверждение, что в своем умственном становлении он «всем» обязан Московскому университету?

Попав в новую для себя обстановку, шестнадцатилетний студент начал с того, что усердно посещал все занятия на своем факультете, а в свободное время — лекции других профессоров. Но период учебного рвения продолжался недолго. Вскоре Рубинштейн стал поступать так, как в таких случаях поступают все самостоятельно думающие молодые люди, — делать отбор: манкировать пустыми и отупляющими сознание занятиями и, напротив, с известной систематичностью посещать интересные лекции. К тому же он вскоре понял, как впоследствии говорил, что юриспруденция не станет его жизненным поприщем и нечего ею иссушать свой ум; что в университете ему надо искать не специального правового образования, а общего развития; что изучать следует поэтому лишь то, что может такому развитию способствовать, а остальные предметы только «сдавать», пусть и на низкие оценки⁸. В тогдашнем университете, вопреки воле начальства, продолжали читаться лекции, дававшие истинные знания и расширявшие умственный кругозор молодежи. Если говорить о гуманитарных факультетах, то следует указать на несколько исторических курсов, которые вела передовая группа профессоров во главе с Т. Н. Грановским. Эти-то лекции Рубинштейн главным образом и посещал.

Свой последний публичный курс, состоявший из немногих лекций, Грановский прочел в том году, когда Рубинштейн поступил в университет. Но занятия с историками, филологами и юристами по западноевропейской истории (в первую очередь по медиевистике) Грановский продолжал вести на протяжении всех лет пребывания Рубинштейна в стенах университета. На лекции эти, несмотря на запреты, сходилась учащаяся молодежь разных факультетов. Грановский «потрясал» и «наэлектризовывал», как писали современники, молодую аудиторию не только манерой речи, отличавшейся поэтической прелестью, изяществом и благородством, не только отточенной формой изложения материала, строгим отбором фактов и продуманной аргументацией, но, в первую очередь, высоким нравственным уровнем лекций: философское осмысление хода исторического процесса и анализ явлений прошлого были подспудно связаны с живой жизнью, давали возможность ставить важные проблемы социального развития и строились так, что воспринимались настороженной молодежью как критика тогдашней действительности, направленная против крепостного права, самодержавного произвола и подавления свободного просветительства. Наряду с Грановским влияние на молодые умы оказывали в начале 1850-х годов еще два университетских историка: П. Н. Кудрявцев, талантливый ученик. Грановского и близкий ему по взглядам ученый, и С. М. Соловьев (он читал на юридическом факультете двухлетний курс русской истории), содержательные лекции которого, хоть они не отличались внешним блеском и сводились к изложению главным образом политической истории России, давали слушателям представление об историческом развитии как о закономерном и стройном процессе, а о самой истории как о науке, обязанной отвечать на вопросы жизни.

Но Николай Григорьевич, говоря о сильнейшем воздействии на его духовное становление Московского университета, несомненно, имел в виду не только некоторые академические курсы, но и студенческую среду, жадно следившую за происходящими вокруг событиями. В аудиториях университета, где смешивались между собой выходцы из разных сословий, и в открытых или замкнутых студенческих кружках разного политического толка шли в ту пору резкие мировоззренческие схватки и горячие споры на философcко-нравственные и политические темы, из которых главнейшими были крепостничество и пути дальнейшего развития России. В руки студентов, хоть тому и препятствовали, попадала заграничная пресса, русские журналы прошлых лет (откуда вырезали, а затем переплетали в отдельные книжечки статьи Белинского, Чаадаева, Герцена, Салтыкова) и номера «Современника», в которых с 1854 года участвовал Чернышевский. Захватило брожение молодых умов и Рубинштейна. Об этом среди прочего свидетельствует, пусть косвенно, и тот факт, что через несколько лет в Лондоне он станет бесстрашно посещать дом Герцена. И хотя в политической действительности России ни тогда, ни впоследствии Рубинштейн участия не принимал, но общественная струя московской университетской жизни, порождая в нем противоречивые мысли, смятение и духовную пытливость, в конечном счете формировала его личность.

1. Сторожев В. Н. Братья Рубинштейны // Голос минувшего, 1916, т. 4, сентябрь С. 247-249. [обратно]
2. Н. Д. Кашкин, который приводит этот рассказ Н. Г. Рубинштейна, имен князя В. и его тетки, княгини У., не называет. [обратно]
3. Кашкин Н. Д. Воспоминания о Н. Г. Рубинштейне // Русское обозрение. 1897, т. 47, сентябрь, с. 163-164. [обратно]
4. Рубинштейн А. Г. Письма от 3 (15) февраля 1853 г.; от 6 (18) мая 1853 г.; от 6 (18) октября 1853 г.; от 21 апреля (3 мая) 1854 г. // Рубинштейн А. Г. Письма к матери за 1850-1858 гг. Библиотека Ленинградской консерватории. Рукописный отдел. [обратно]
5. Кашкин Н. Д. С. И. Танеев и Московская консерватория // Музыкальный современник, 1916, № 8. С. 10. Разрядка моя. — Л. Б. [обратно]
6. Оссовский А. Антон Григорьевич Рубинштейн // Русская музыкальная газета, 1894, № 12, декабрь. Очерки по истории Московского университета. Ч. 1. М., 1940. [обратно]
7. История Москвы в шести томах. Т. 3. М., 1954. С. 482. [обратно]
8. Кашкин Н. Д. Воспоминания о Н. Г. Рубинштейне // Русское обозрение. 1897, т. 47, сентябрь С. 162. [обратно]

Страницы: 1 2 3